– Вы что, знаете Фосетта?
– Даже не слышал о нем. Но доктор Кертис, сводная сестра Уэбба, может устроить нам встречу. Я хорошо знаком с доктором Кертис.
Тяжелые черты Сангстера медленно расплылись в усмешке.
– Насколько хорошо? – поинтересовался он
– Не так хорошо, как хотелось бы, – ухмыльнулся в ответ Грзхем.
– Вот оно что! Сочетаете приятное с полезным? – Сангстер небрежно махнул рукой. – Что ж, желаю удачи. Как только откопаете нечто более существенное, чем одни подозрения, мы сразу же подключим к делу Федеральное бюро расследований
– Посмотрим, что получится. – Грэхем уже подошел к двери, когда раздался телефонный звонок. Держась одной рукой за дверную ручку, другой он снял телефонную трубку, положил ее на стол, переключил усилитель.
На экране засветилось лицо Воля. Он не мог видеть Грэхема, который находился за пределами угла обзора камеры, и поэтому говорил, обращаясь к Сангстеру.
– Похоже, что Уэбб страдал чесоткой.
– Чесоткой? – в замешательстве переспросил Сангстер. – С чего вы взяли?
– Он разукрасил йодом всю левую руку, от локтя до плеча.
– Какого черта? – Сангстер бросил умоляющий взгляд на безмолвствующего Грэхема.
– Понятия не имею. С рукой вроде бы все в порядке. У меня такая версия: или у него была чесотка, или он таким образом удовлетворял свои художественные наклонности. – Суровое лицо Воля искривила скупая умешка. – Вскрытие еще не закончено, только я подумал, что стоит сообщить вам об этом. Если вы сдаетесь, я готов вам загадать не менее дурацкую загадку.
– Кончай, парень, – обрезал его Сангстер.
– У Мейо тоже была чесотка.
– Ты что же, хочешь сказать, что он тоже разрисовал себе руку?
– Ну да, йодом, – злорадно подтвердил Воль. – Левую – от локтя до плеча.
Зачарованно глядя на экран, Сангстер сделал долгий глубокий вдох
– Благодарю, – сказал он. Повесил трубку и с тоской посмотрел на Грэхема.
– Я пошел, – сказал тот.
На лице у доктора Кертис было строгое профессиональное выражение спокойной уверенности, которое Грэхем предпочитал игнорировать. Еще у нее была копна непокорных черных кудрей и приятная округлость форм, коими он восхищался столь неприкрыто, что это неизменно выводило ее из себя.
– Весь последний месяц Ирвин вел себя очень необычно, – проговорила она, подчеркнуто стараясь сосредоточить внимание Грэхема на цели его визита.
– Он не захотел мне довериться, а ведь а так старалась ему помочь. Боюсь, он принял мой интерес за проявление женского любопытства. В прошлый четверг его и без того странное состояние еще больше обострилось: он уже не мог скрыть, что чего-то опасается. Я стала бояться, что он на грани нервного срыва, и посоветовала ему отдохнуть.
– Что же из произошедшего в тот четверг могло так его встревожить?
– Ничего, – уверенно ответила она. – Во всяком случае, ничего такого, что могло бы столь серьезно на него повлиять и совсем вывести из равновесия. Конечно, его очень опечалила весть о смерти доктора Шеридана, и все-таки не понимаю, почему же.
– Простите, – перебил ее Грэхем, – а кто такой Шеридан?
– Старый приятель Ирвина, английский ученый. Он умер в прошлый четверг, насколько мне известно, от сердечного приступа.
– Еще один! – вырвалось у Грэхема.
– Не поняла, – большие черные глаза доктора Кертис удивленно распахнулись.
– Это я так, к слову, – уклончиво ответил Грехем. Потом подался вперед, на его худощавом лице появилось решительное выражение. – Нет ли у Ирвина друга или знакомого по фамилии Фосетт? – спросил он.
Ее глаза распахнулись еще шире:
– Как же, доктор Фосетт. Он врач, практикует в Государственной психиатрической клинике и живет там же при ней. А что, он имеет какое-то отношение и смерти Ирвина?
– Ну конечно, нет. – Грэхем отметил явное замешательство, омрачившее ее обычную невозмутимость. Он почувствовал искушение воспользоваться им и задать ей еще несколько вопросов. Но какой-то неуловимый подсознательный сигнал, какое-то смутное предчувствие опасности удержали его. Повинуясь внутреннему импульсу и при этом ощущая себя круглым дураком, он продолжил беседу.
– Наше ведомство проявляет особый интерес к работе вашего брата, и в связи с его трагической кончиной нам еще предстоит кое-что выяснить.
По-видимому, его слова удовлетворили доктора Кертис, и она протянула ему прохладную ладонь:
– Всегда рада вам помочь.
Он так долго не отпускал ее руку, что ей пришлось самой прервать рукопожатие.
– Вы и так помогаете, постоянно укрепляя мою моральную устойчивость, – укоризненно произнес он.
Попрощавшись, Грэхем сбежал по лестнице, соединявшей двадцатый этаж, где располагалось отделение хирургии, с уровнем «воздушки» – скоростного шоссе, протянутого на мощных опорах в трехстах футах над землей.
Полицейский гиромобиль с визгом притормозил у клиники и остановился как раз в тот момент, когда Грэхем достиг подножия лестницы.
Из бокового окна показалась голова лейтенанта Вола.
– Сангстер сказал мне, что вы здесь, – объяснил ой. – Вот я и заехал, чтобы вас прихватить.
– Что новенького? – спросил Грэхем, залезая в длинную машину. – Вид у вас, как у ищейки, взявшей след.
– Кто-то из ребят обнаружил, что свой последний телефонный звонок и Мейо, и Уэбб адресовали одному и тому же ученому мужу по фамилии Дейкин. – Воль нажал на рычаг акселератора, и мощная двуместная машина рванулась вперед; тихонько запел спрятанный под капотом гироскоп. – Так вот, этот Дейкин живет на Уильям стрит, как раз по соседству с вашей берлогой. Вы его знаете?