У азиатов их было вдесятеро больше, и они продолжали множиться, опережая потери.
Пространство сжалось еще больше, когда через месяц военных действий в бой вступили сверхзвуковые ракеты. Они сновали взад и вперед над Скалистыми горами, за пределами зрения и далеко за звуковым барьером, чаще всего не попадая в назначенную цель, и все же время от времени нанося жестокие удары по густонаселенным районам. Десятимильный промах при дальности полета в тысячу миль или даже две или три тысячи – не такой уж плохой результат. На всем пространстве от Лхасы до Бермуд любой город мог того и гляди с грохотом взлететь в воздух.
Небеса сверкали и пламенели, с чудовищным бесстрастием изрыгая смерть, а люди всех рас и вероисповеданий доживали последние минуты и часы. Защитой им были лишь надежда да неведение: никто не знал, что готовит следующий миг. Земля и небо вступили в сговор, породив ад. Народ принимал свою участь с животным фатализмом, свойственным простому люду, хотя глаза видели больше, чем когда бы то ни было, а разум постоянно сознавал угрозу, более неотвратимую, более ужасную, чем любое порождение рода человеческого.
Больница Самаритэн одиноко возвышалась среди развалин. Нью-Йорк жестоко пострадал от азиатского нашествия. Пусковые установки противника продолжали со всех сторон обрушивать на город ракеты дальнего действия. Однако по счастливой случайности больница осталась невредима.
Грэхем остановил свой помятый гиромобиль в трехстах ярдах от главного входа, вылез и оглядел горы обломков, загромоздившие всю улицу.
– Витоны! – предупредил его Воль, который тоже выбрался из машины и стоял, тревожно оглядывая хмурое небо.
Грэхем молча кивнул: он также приметил скопление призрачных шаров, зависших над истерзанным городом. Земля то и дело содрогалась. Казалось, затаившийся в глубине великан тужился под своим земляным покрывалом, изрыгал фонтан камней и кирпича, потом оглушительно ревел от боли. Дюжины шаров, застывших в ожидании, ныряли вниз, стремясь поскорее заглотить его отрыжку. Их пища, сваренная на адском огне, была хорошо приправлена. Витоны пировали, пожирая страдания агонизирующего человечества.
То, что подавляющее большинство людей получило способность видеть врага, совершенно не тревожило голубых вурдалаков. Знал человек о существовании витонов или нет, все равно он не мог противиться алчному призраку, и тот набрасывался на него, запуская в трепещущее тело вибрирующие жгуты энергии, через которые жадно отсасывал нервные токи.
Многие сходили с ума, когда какой-нибудь рыщущий в поисках пищи шар внезапно решал их подоить. Многие сами устремлялись навстречу смерти-избавительнице, при первом же удобном случае кончая жизнь самоубийством. Остальные, все еще отчаянно цепляясь за остатки разума, крадучись бродили по улицам, жались в тени домов, постоянно боясь ощутить на спине холодок – предвестник приближения жадных щупалец. Дни, когда человек считал себя подобием Божьим, канули в вечность. Теперь каждый был коровой.
Эта странная знобкая дрожь, быстро пробегающая от копчика к затылку, была одним из самых характерных человеческих ощущений задолго до тот, как мир узнал о витонах, настолько характерным, что когда человек вздрагивал, как от озноба, ему зачастую говорили в шутку: «Видать, кто-то ходит но твоей могиле!»
С омерзением, застывшим на нервном худощавом лице, Грэхем торопливо взбирался на груду битого камня и стекла. Ноги скользили и срывались, вниз сыпались комья земли, ботинки припорошило белой пылью. Он все лез и лез. Ноздри его раздувались – в них заползал едкий, неистребимый запах разлагающейся человеческой плоти, перемолотой с мусором. Вот он взобрался на самый верх, огляделся и скачками понесбя по склону вниз. Вздымая облако пыли, Воль поспешил за ним.
Они быстро пересекли изрытый воронками тротуар и вошли в пролом, зияющий на месте ворот. Едва успев свернуть на усыпанную гравием дорогу, ведущую к подъезду больницы, Грэхем услышал приглушенный возглас, вырвавшийся у его спутника:
– Силы небесные! Вилл, две твари гонятся за нами!
Стремительно обернувшись, Грэхем увидел два зловеще сверкающих голубых шара, пикирующих прямо на них. Их разделяло ярдов триста, но витоны неумолимо приближались, ускоряя полет. Их безмолвная атака внушала ужас.
Воль промчался мимо, сдавленно бросив: «Скорее, Вилл!» Ноги его мелькали с прямо-таки нечеловеческой скоростью.
Грэхем бросился за ним, ощущая, как сердце бешено колотится о ребра.
Если один из преследователей настигнет кого-то из них и прочитает мысли своей жертвы, он сразу же распознает лидера сопротивления. Единственное, что спасало их до сих пор – неумение витонов различать людей. Ведь даже от ковбоев огромного ранчо Кинг-Клебер трудно ожидать, чтобы они знали и различали каждое животное в отдельности. Только поэтому им пока и удавалось ускользать от дьявольских пастухов. Но именно пока…
Грэхем мчался как угорелый, отлично сознавая, что убегать бесполезно, что здесь, в больнице, нет никакой надежды на спасение, никакой защиты, никакого прибежища от превосходящего во всех отношениях противника – и все же ноги сами несли его вперед. Воль опережал его на корпус: стремительно нагоняющие преследователи отставали всего на двенадцать ярдов. Сохраняя ту же дистанцию, они влетели в парадную дверь, почти не заметив ее, и с топотом пронеслись через вестибюль. Вспугнутая сиделка, вытаращив глаза, уставилась на них, потом прикрыла ладонью рот и вскрикнула.
Совершенно беззвучно, с леденящей душу неотвратимостью, шары миновали девушку, нырнули за угол и устремились по коридору, куда только что свернули их жертвы.